Алла Митрофанова
Эссе было написано для круглого стола "Корни конфликта идеи искусственного интеллекта и искусственной жизни" (с Костей Митеневым) (2000)
Сборник: Медиа сознание/Медиа искусство/Медиа технология
Язык оригинала: русский
Написано после телефонной беседы с философиней Ольгой Сусловой.
Мы сошлись на том, что именно Гуссерль (философия сознания) оказался ведущим программистом искусственного интеллекта. Анализируя традиционную концепцию сознания, Гуссерль обнаружил в ней множество телесных ингредиентов: психологизм, эмоциональность, персональность... - и сделал вывод, что к сознанию они не относятся. Сознание, очищенное от всего постороннего (т.е. мифологических, научных, идеологических и повседневно-обыденных установок), сознание, над которым произведена феноменологическая редукция - по Гуссерлю, чистое сознание, способное к чистому смыслообразованию, - становится универсальным оперативным ящиком инструментов.
Этот инструментарий не может быть подвергнут сомнению - он приобретает статус имманентно данного нам, вместе с бытием. Мы получаем жизнь одновременно со структурно и функционально организованным сознанием (впоследствии осознаваемым как трансцендентальное, по терминологии Гуссерля, не чувственно эмпирическое, а автономный источник собственных содержаний), которое распределяется между нами транссубьективным образом.
Иначе говоря, мы получаем идею компьютера как конкретного инструмента с оперативными возможностями нашего сознания; инструмента, наделенного всеми "возвышенными" свойствами нас самих: - логикой, обобщающей способностью, отделяющей главное от случайного и др. При таком способе рассуждения компьютер представляется как наше "возвышенное": он быстрее считает и производит меньше ошибок, фильтрует трэш, и, в целом, не дает возможности возникновения сбоя - эта гигиеническая трансцендентальная машина в своей конечной логике приходит к созданию виртуального метамира, являющегося откорректированной версией реальности.
Реальности, в которой универсализируется логика, информация очищается от подобного, неясного, противоречивого. В расчет берутся только разум, контроль/самоконтроль и рациональность, поддержанные логикой, многосоставной усложненной структурой, незыблемой в ее иерархичности и громоздком многоярусном управлении.
Очевидно, что в такой концепции виртуальной реальности мы сталкиваемся с основной теоретической дилеммой ХХ века: компьютер как искусственный интеллект замещает ли и улучшает ли интеллект "натуральный"?1 В одном случае концепция интеллекта является редукцией телесного, психологического, индивидуального, случайного. В другом принципиальным становится неприятие редукции частного, случайного множественного.
Еще Павлов произвел подмену понятия сознания понятием высшая нервная деятельность, которое трактует мозг как организующую функциональную деятельность инстанцию, а не место сознания, выступающее заместителем телесного. Физиология мозга не производит классическую иерархию знания, когда абстрактное наделяется большей ценностью по отношению к эмоциональному, а эмоциональное, в свою очередь, "возвышеннее", чем физиологическое/телесное. При таком типе рассуждения вместо логики целого начинают работать логики частного, темпорального, функционального. Понятия центра и периферии возможны только в условиях статики. А при функциональной подвижности, которая вовлекает гетерогенные элементы в один комплекс для выполнения конкретной задачи, появляется временная иерархия доминанты системы, которая нацелена на достижение результата и которая немедленно рассеивается как доминанта после выполнения своей функции.
В этом случае функциональные свойства транссубъективного сознания - нашего "возвышенного": логики структурного плана, работающие с генерализацией, обобщением, универсализацией, - заменяются логиками, работающими в частном, ситуационном, временном, различном, прагматически/функционально мотивированном. В этом случае допускается и продуцируется множественное и разное. При этом каждый частный случай производит не только себя, но и свой критерий, свой статус узнавания. И сама логика, как и любые другие инструментальные средства анализа, репрезентации не является универсальной, а производится в каждом конкретном случае, под конкретную задачу. Отфильтрованный при первом типе рассуждения трэш, как не удовлетворяющий требованиям ясности и рациональности системы, здесь приходит в существование.
У всякого мусора (трэша) есть свои правила производства и применения, и полное право на производство и применение. Внешние пользователи эти права неизбежно соблюдают, иначе они не были бы способны оперировать в событии: ни повеселиться trash-art проекту, ни испытать радости от разнообразия возможностей, ни испугаться деструктивности посыла и пр. Единственный критерий трэша - это когда хочется, чтобы работало еще и еще. "Динамический стереотип" этого действия незаметно усваивается пользователем и затем продуктивно воспроизводится. Так, трэш может выступать в качестве обучающего средства или испытания, возбуждать и провоцировать, лечить от стрессов и депрессий, вызванных однообразием жизни и стандартизацией ее условий.
Трэш легализован на правах равного во множественном и различном. Но трэш, основанный на этом принципе (аксиоме различного), никогда не сможет произвести нормативную шкалу оценки различного, иначе он будет противоречить собственным основаниям. Различие и множественность даны как аксиома; организация различения может быть разным образом институциализирована, но сама различность абсолютна.
Соответственно, если создается структура, претендующая на запечатление полноты целого, структура виртуального мира, то все политики отношений в ней приобретают критерий разности, они должны исходить из презумпции трэша, а не универсальности. При этом каждая разность обеспечивает себя сама за свой счет, себя репрезентирует, фиксирует или мутирует, соединяется/отсоединяется и т.д. Понятие права, универсального для всех, замещается критерием жизненной обоснованности для себя. Агрессия структуры, стремление захватывать абсолюты и инструменты (средства производства, оценочные критерии в искусстве, захват музеев) видятся необоснованными и ненужными. Отдельный случай, адекватный своим условиям, если он не производится как паразитарный по отношению к структуре, становится перспективнее, увлекательнее и выгоднее, чем абстрактное сражение с мельницами.
1 Здесь конфликт гораздо шире: конфликт концепций искусственного интеллекта и искусственной жизни. См. эссе: А. Митрофанова. Периферия и центр, сознание и тело, структура и функция или война парадигм на заре компьютерной эры (прим. ред.).
Перевод текста: The essay is written as a table discussion with Kostya Mitenev on the roots of conflict between concepts of artificial intellect and artificial life
Эссе было написано для круглого стола "Корни конфликта идеи искусственного интеллекта и искусственной жизни" (с Костей Митеневым) (2000)
Сборник: Медиа сознание/Медиа искусство/Медиа технология
Язык оригинала: русский
Написано после телефонной беседы с философиней Ольгой Сусловой.
Мы сошлись на том, что именно Гуссерль (философия сознания) оказался ведущим программистом искусственного интеллекта. Анализируя традиционную концепцию сознания, Гуссерль обнаружил в ней множество телесных ингредиентов: психологизм, эмоциональность, персональность... - и сделал вывод, что к сознанию они не относятся. Сознание, очищенное от всего постороннего (т.е. мифологических, научных, идеологических и повседневно-обыденных установок), сознание, над которым произведена феноменологическая редукция - по Гуссерлю, чистое сознание, способное к чистому смыслообразованию, - становится универсальным оперативным ящиком инструментов.
Этот инструментарий не может быть подвергнут сомнению - он приобретает статус имманентно данного нам, вместе с бытием. Мы получаем жизнь одновременно со структурно и функционально организованным сознанием (впоследствии осознаваемым как трансцендентальное, по терминологии Гуссерля, не чувственно эмпирическое, а автономный источник собственных содержаний), которое распределяется между нами транссубьективным образом.
Иначе говоря, мы получаем идею компьютера как конкретного инструмента с оперативными возможностями нашего сознания; инструмента, наделенного всеми "возвышенными" свойствами нас самих: - логикой, обобщающей способностью, отделяющей главное от случайного и др. При таком способе рассуждения компьютер представляется как наше "возвышенное": он быстрее считает и производит меньше ошибок, фильтрует трэш, и, в целом, не дает возможности возникновения сбоя - эта гигиеническая трансцендентальная машина в своей конечной логике приходит к созданию виртуального метамира, являющегося откорректированной версией реальности.
Реальности, в которой универсализируется логика, информация очищается от подобного, неясного, противоречивого. В расчет берутся только разум, контроль/самоконтроль и рациональность, поддержанные логикой, многосоставной усложненной структурой, незыблемой в ее иерархичности и громоздком многоярусном управлении.
Очевидно, что в такой концепции виртуальной реальности мы сталкиваемся с основной теоретической дилеммой ХХ века: компьютер как искусственный интеллект замещает ли и улучшает ли интеллект "натуральный"?1 В одном случае концепция интеллекта является редукцией телесного, психологического, индивидуального, случайного. В другом принципиальным становится неприятие редукции частного, случайного множественного.
Еще Павлов произвел подмену понятия сознания понятием высшая нервная деятельность, которое трактует мозг как организующую функциональную деятельность инстанцию, а не место сознания, выступающее заместителем телесного. Физиология мозга не производит классическую иерархию знания, когда абстрактное наделяется большей ценностью по отношению к эмоциональному, а эмоциональное, в свою очередь, "возвышеннее", чем физиологическое/телесное. При таком типе рассуждения вместо логики целого начинают работать логики частного, темпорального, функционального. Понятия центра и периферии возможны только в условиях статики. А при функциональной подвижности, которая вовлекает гетерогенные элементы в один комплекс для выполнения конкретной задачи, появляется временная иерархия доминанты системы, которая нацелена на достижение результата и которая немедленно рассеивается как доминанта после выполнения своей функции.
В этом случае функциональные свойства транссубъективного сознания - нашего "возвышенного": логики структурного плана, работающие с генерализацией, обобщением, универсализацией, - заменяются логиками, работающими в частном, ситуационном, временном, различном, прагматически/функционально мотивированном. В этом случае допускается и продуцируется множественное и разное. При этом каждый частный случай производит не только себя, но и свой критерий, свой статус узнавания. И сама логика, как и любые другие инструментальные средства анализа, репрезентации не является универсальной, а производится в каждом конкретном случае, под конкретную задачу. Отфильтрованный при первом типе рассуждения трэш, как не удовлетворяющий требованиям ясности и рациональности системы, здесь приходит в существование.
У всякого мусора (трэша) есть свои правила производства и применения, и полное право на производство и применение. Внешние пользователи эти права неизбежно соблюдают, иначе они не были бы способны оперировать в событии: ни повеселиться trash-art проекту, ни испытать радости от разнообразия возможностей, ни испугаться деструктивности посыла и пр. Единственный критерий трэша - это когда хочется, чтобы работало еще и еще. "Динамический стереотип" этого действия незаметно усваивается пользователем и затем продуктивно воспроизводится. Так, трэш может выступать в качестве обучающего средства или испытания, возбуждать и провоцировать, лечить от стрессов и депрессий, вызванных однообразием жизни и стандартизацией ее условий.
Трэш легализован на правах равного во множественном и различном. Но трэш, основанный на этом принципе (аксиоме различного), никогда не сможет произвести нормативную шкалу оценки различного, иначе он будет противоречить собственным основаниям. Различие и множественность даны как аксиома; организация различения может быть разным образом институциализирована, но сама различность абсолютна.
Соответственно, если создается структура, претендующая на запечатление полноты целого, структура виртуального мира, то все политики отношений в ней приобретают критерий разности, они должны исходить из презумпции трэша, а не универсальности. При этом каждая разность обеспечивает себя сама за свой счет, себя репрезентирует, фиксирует или мутирует, соединяется/отсоединяется и т.д. Понятие права, универсального для всех, замещается критерием жизненной обоснованности для себя. Агрессия структуры, стремление захватывать абсолюты и инструменты (средства производства, оценочные критерии в искусстве, захват музеев) видятся необоснованными и ненужными. Отдельный случай, адекватный своим условиям, если он не производится как паразитарный по отношению к структуре, становится перспективнее, увлекательнее и выгоднее, чем абстрактное сражение с мельницами.
1 Здесь конфликт гораздо шире: конфликт концепций искусственного интеллекта и искусственной жизни. См. эссе: А. Митрофанова. Периферия и центр, сознание и тело, структура и функция или война парадигм на заре компьютерной эры (прим. ред.).
Перевод текста: The essay is written as a table discussion with Kostya Mitenev on the roots of conflict between concepts of artificial intellect and artificial life
